Main Menu

Поиск

Варапаев.ru - официальный партнер хостинга Beget

Данная проблема может быть рассмотрена в русле общей эволюции  современной  поэзии  к размыканию субъектного  пространства,  в  контексте  темы  «кризиса  персональности»  в  современном  искусстве. 

Подробнее...

И признание языка самостоятельным субъектом поэтического творчества,  и  другие  происходящие  в  современной  поэзии  процессы,  связанные  с  переструктурированием субъектной сферы, как представляется, произрастают  из  кардинального  сдвига  в  отношениях  «слово  –  мир  –  субъект», произошедшего уже в поэзии акмеистов.

Подробнее...

Религиозным  измерением  субъектной  сферы  у  акмеистов  обусловлена  еще одна  важная черта,  связанная с  тенденцией  к  редуцированию  субъекта,  уходу  от  «геройного»  «я»: осмысление своей судьбы и  своей  личности, при  всей  ее индивидуальной  определенности  и  неповторимости,  не  как  исключительной,  а  как  одной  из  многих  –  начиная  от  ахматовских  множественных формул такой «всеобщности» своей судьбы («Много нас, таких  бездомных», «То, что я делаю, способен делать каждый», «Вместе с вами я в  ногах валялась // У кровавой куклы палача» и т.д.) до гумилевского признания  заурядности своих страданий в сравнении с Евангельской мерой...

Подробнее...

Процесс  «самоустранения»  субъекта  в  акмеистической  поэзии  скорее  отмечен  пафосом  объективации  положения  «я»  в  общей  картине  мира:  «я»  поэта перестает быть ее центром, оно осмыслено как  «одно из многих». Оно  уже  не  отличается  «тотальностью»  присутствия  в  мире,  как  это  было  свойственно  теургическому  «я»  символистов,  а  скорее  помещается  на  периферии общей картины, чему свидетельством может быть общее смещение  ракурсов  в  поэзии  акмеизма:  «периферийность»,  фрагментарность  экзистенциального  опыта  «я»  порождает  столь  же  фрагментарную  картину  мира  в  целом. 

Подробнее...

Близкие акмеистическим формы ослабления субъектности, при сохранении  (как  и  у  акмеистов)  личностной  определенности,  личностной  центрированности художественного мира обнаруживает в поэзии И. Бродского  В. Полухина, которая пишет: «Современные поэты далеко ушли от эталонного  персонажа,  от  образа  поэта  судьбы,  поэта  Пророка,  в  разной  степени  идентифицируемого с автором» [Полухина  В.  Метаморфозы «я» в поэзии  постмодернизма: двойники  в поэтическом  мире  Бродского // Slavica Helsingiensia. 16. Studia Russica Helsingiensia et  Tartuensia. V. Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. – Helsinki, 1996., с.  392].

Подробнее...

Попытаемся теперь проанализировать тенденцию к размыканию субъектности  в  творчестве  еще  одного  современного  поэта,  несомненно,  могущего  считаться  одним  из  наиболее  ярких  продолжателей  линии  семантической  поэтики  (и,  в  частности,  поэтики  позднего Мандельштама)  в  сегодняшней  литературе. 

Подробнее...

Исходя из тезиса о сверхзначимости мандельштамовских принципов поэтики для творчества Кенжеева, обратимся к анализу тех особенностей  субъектного  строя  его  лирики,  которые  также  позволяют говорить о близости кенжеевской поэтической системы не только  поэзии Мандельштама, но и всей акмеистической парадигме.  

Подробнее...

Если  говорить  не  только  о  Кенжееве,  то  в  творчестве  многих  современных  поэтов  можно  обнаружить  аналогичную  редукцию  субъекта  в  соединении  с  приданием  слову  (языку)  статуса  активно  действующей  бытийственной  силы.  Один  из  самых  ярких  примеров  –  стихотворение  Л.  Лосева «Или еще такой сюжет…».

Подробнее...

С периферийным, маргинальным статусом субъекта в мире, так же как и с  тенденцией  к  размыканию  «я»,  расширению  границ  субъектности,  связаны  функции  цитат  у  Кенжеева.  Пространство цитирования  становится  пространством  выхода  из  «я»  к  «я/мы»,  в  котором  одновременно  как  преодолевается  замкнутость  личного  «я»,  так  и  реализуется  позиция  «маргинала»,  слово  которого  наделено  такой  же  маргинальностью,  вторичностью;  оно  всегда  –  отзвук  чужого  и  априори  более  значимого,  «первичного» слова. 

Подробнее...

Представляется необходимым далее рассмотреть и иные проявления  цитатности  в  поэзии  Кенжеева  в  связи  и  с  ее  субъектным  строем,  и  с  ее  духовным вектором – тем  более, что с  этим  духовным  вектором  специфика  субъектности  оказывается  связана  напрямую. 

Подробнее...

Другое  явственное  подтверждение  того,  что  интертекстуальность  для  Кенжеева становится способом размыкания субъектности именно в контексте религиозного слияния собственного «я» с «соборным», общечеловеческим «я»,  – это, например, стихотворение «Потому что в старых книгах жизнь ушедшая болит…», в котором поэтическое  воспоминание о Христе и его учениках облекается в настолько расширенно-интертекстуальную форму, что  трудно  даже перечислить все стихи, которые могли бы считаться претекстами этого  стихотворения.

Подробнее...

Об актуальности для поэзии Кенжеева религиозного контекста и  его связи с субъектным строем кенжеевской лирики следует сказать особо, не  только  в  связи  с  интертекстуальностью. На наш взгляд, связь между  субъектными  особенностями  поэзии  Кенжеева  и  религиозной  основой  его мироощущения  аналогична    той  связи,  которую  мы  отмечали  выше  в  творчестве поэтов-акмеистов: картина мира центрируется вокруг идеи Бога, а  поэтический  субъект  занимает  периферийную  позицию  в  общей  картине,  реализуя  в  этой  позиции  идею  христианского  смирения,  самоумаления. 

Подробнее...

Следует также подробнее остановиться на теме маргинализации позиции субъекта в поэзии как акмеистов, так и Б. Кенжеева.  Если  в  современной  поэзии  маргинальная  позиция  субъекта  оказывается  обусловленной  прежде  всего  общей  логикой  движения  к  «постгуманистическому»  состоянию  мира,  в  котором  человек  уже  никак  не  претендует на то, чтобы быть мерой всех вещей, то тяготение к маргинальности  в  субъектной  позиции  поэтов-акмеистов  обусловлено  двояко:  и  их  вовлеченностью в общеисторический дегуманизирующий процесс «настоящего Двадцатого  века»,  и  отчетливо  обозначившейся  с  самого  начала  маргинальностью  литературной  позиции  акмеизма. 

Подробнее...

В связи с функционированием в современной поэзии «социального (или, по терминологии Гройса, «документального») я» имеет смысл особо отметить  творчество Л. Лосева,  в  котором  обращение  к  формам  «документальной»  идентичности (осуществляемое с  подразумеваемой  позиции  некоего  иного,  «внутреннего я») становится едва ли не основным приемом конституирования  субъектности. Так, поэт оперирует в стихах разных лет формами, прежде всего, национальной  и профессиональной идентичности, но не обходит стороной и  упомянутые выше «школьную» и «армейскую» ипостаси «документального я», а также весьма интенсивно  использующуюся в современной поэзии «эмигрантскую» составляющую этой «документальной»  идентичности. 

Подробнее...

Если  классическая поэзия  демонстрирует  восприятие  возрастных  перемен  без  отчуждения  своего  прошлого «я» (у Пушкина тот, кто помещен в «телегу жизни», остается единым  собой, лишь  время движется  по-разному),  то  «постклассическая»  (не  только  акмеисты,  но и  Ходасевич,  например  («Я»))  предпочитает  интерпретировать  эти перемены как замену прежнего «я» новым. 

Подробнее...

Сделаем выводы. Главной особенностью акмеистического типа  субъектности,  по  нашим наблюдениям,  становится  развитие  таких  ее  форм,  которые отражают процесс воздействия времени, эпохи на человека; субъект  воплощается  в  акмеистической  поэзии  в  «историзированной»  ипостаси. 

Подробнее...

***

*****