Другое  явственное  подтверждение  того,  что  интертекстуальность  для  Кенжеева становится способом размыкания субъектности именно в контексте религиозного слияния собственного «я» с «соборным», общечеловеческим «я»,  – это, например, стихотворение «Потому что в старых книгах жизнь ушедшая болит…», в котором поэтическое  воспоминание о Христе и его учениках облекается в настолько расширенно-интертекстуальную форму, что  трудно  даже перечислить все стихи, которые могли бы считаться претекстами этого  стихотворения.

В сущности, это все русские хореи, наделенные специфической для  некоторых  религиозных  стихов  интонацией  ликующей  простоты  –  как  пушкинский  «Жил на свете рыцарь бедный…» или  «И доныне на Афоне…»  Мандельштама.

Однако  представляется,  что  не  только  общетематическое  и  ритмическое  сходство,  но  и  общность  выбора  евангельского  сюжета,  и  совпадение  риторических  приемов  и  ряда  деталей  позволяют  теснее  всего  связать это стихотворение Кенжеева с «Христом» Гумилева. Гумилев:  

Он идет путем жемчужным  

По садам береговым. 

Люди заняты ненужным,  

Люди заняты иным.

«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!  

Вас зову я навсегда,  

Чтоб блюсти иную паству  

И иные невода…».    

……………………………….   

Не томит, не мучит выбор,  

Что пленительней чудес?!  

И идут пастух и рыбарь 

За искателем небес [Гумилев Н. С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1991., т. 1, с. 97]. 

Кенжеев:  

Потому что в старых книгах жизнь ушедшая болит,  

всякий миг ее в подарок слух и зренье опалит:  

вод рассветных переливы, облысевшая гора,  

серебристые оливы голубиного пера.  

Но чудней всего на свете это озеро, смотри,  

где закидывают сети молодые рыбари…

………………………………………………   

Окликает их прохожий неизвестный человек.  

Это сын любимый Божий, друг поэтов и калек.

…………………………………………………  

Не горюй, не празднуй труса, пусть стоит перед тобой  

чистый облик Иисуса в легкой тверди голубой,  

пусть погибнуть мы могли бы, как земная красота,  

но плывет над нами рыба – образ Господа Христа [Кенжеев Б. Из семи  книг:  Стихотворения. –  М.:  Издательство Независимая Газета, 2000. – 256 с., с. 127].

Таким  образом,  за  счет  интенсификации  реминисцентного  поля,  в  число  «старых книг», фигурирующих в начале стихотворения Кенжеева, включается  не  только  собственно  Евангелие,  но  и  все  источники  реминисценций  этого  стихотворения,  а  христианское  братство,  в  «соборном»  «я»  которого  растворено и «я» автора, оказывается одновременно и братством поэтическим  (недаром у Кенжеева Сын Божий – это «друг поэтов и калек»).  

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.