О филологии 70-х как той области, которая давала ответы на вопросы своего времени, заменив в этом литературу, пишет и О. Седакова: «Но у всякого времени, и у зрелого застоя в том числе, есть свои вопросы, своя жажда… Уже суметь членораздельно назвать эти вопросы – творческий акт; раньше в России он был делом литературы. Наше поколение узнало этот эффект – «того самого», именно того, чего мы ждали и не находили, – в трудах Бахтина, Аверинцева, Проппа и, конечно, Лотмана. Мы читали ученые статьи, как стихи, как нечто, возвышающее… наше существование» [Седакова О. А. Проза. – М.: Эн Эф Кью/Ту Принт, 2001. – 960 с., с. 823].
Отмеченное выше духовное лидерство людей науки в 70-е (и не только – как представляется, это духовное лидерство продлилось вплоть до начала перестройки) годы очевидным образом обусловливает не только влияние ученых на строй мыслей молодых интеллектуалов и поэтов этого времени, но и влияние метаязыка науки и научного типа мышления на язык и мышление художественной литературы вообще и поэзии в частности. Так, именно с экспансией научного языка и мышления в область художественного творчества можно связать и усиление рефлексивности, аналитичности поэтических текстов, и их обращенность на самое себя – автометаописательность, в русле которой формируется уже достаточно обширное «поле метапоэтики, стирающей границы между собственно художественными и научно- филологическими жанрами» [Фатеева Н. А. Поэт и проза: Книга о Пастернаке. – М.: Новое литературное обозрение, 2003. – 400 с. , с. 417], о чем, собственно, писал Р. Барт еще в статье 1967 г. «От науки к литературе»: «…для структурализма, который сам порожден одной из моделей языка, литература, как продукт языка, оказывается предметом не просто близким, а единосущным» [Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, 1989. – 616 с., с. 377], и далее: «Логическое продолжение структурализма может состоять лишь в том, чтобы воссоединиться с литературой не просто как с «объектом» анализа, но и в самом акте письма» [Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, 1989. – 616 с., с. 379].
На уровне поэтического языка это явление взаимопроникновения филологического и собственно художественного начал в современной русской поэзии исследовала Л. Зубова, пришедшая в итоге к выводу, что «поэты занимаются исследованием языка профессионально… Можно сказать, что они не только интуитивные, но и практические лингвисты» [Зубова Л. В. Современная русская поэзия в контексте истории языка. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – 432 с., с. 33]. На наш взгляд, кроме И. Бродского, О. Седаковой, В. Кривулина, представляющей уже «сверхновое» поколение П. Барсковой, которая рекомендуется в одном из сихотворений: «”Фило” – мое начало, “лог” – это адрес мой» [Плотность ожиданий: Поэзия: Сб. – М.: ООО Издательство АСТ, 2001. – 285 с., с.249], – ярким явлением, иллюстрирующим процесс «филологизации» современной поэзии является представленная Л. Лосевым, М. Ереминым, В. Уфляндом, С. Кулле, Л. Виноградовым и А. Кондратовым ленинградская «филологическая школа», существовавшая в общем русле «неофициальной» поэзии 50-60-х гг. В. Куллэ, говоря о «филологической школе», отмечает главную ее особенность и заслугу, каковой является «разработка молодыми стихотворцами «смещенной» семантики, освоение ими послевоенного и лагерного сленга, смешение лексических пластов, иронический синтаксис – все то, что Бродский впоследствии метко окрестил «эзоповой феней» и что 40-летняя практика поэтов данной генерации возвела в ранг нового литературного языка» [Куллэ В. «Филологическая школа». Приглашение к библиографии // Лит. обозрение. – М., 1997. – № 5., с. 104].
Представляется, что это наблюдение не только точно фиксирует качественные изменения, привнесенные в язык поэзии поэтами «филологической школы», но и заставляет вспомнить об аналогичной работе акмеистов и их «лингвистическом эксперименте» [Левин Ю., Сегал Д., Тименчик Р., Топоров В., Цивьян Т. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Смерть и бессмертие поэта. Материалы международной научной конференции, посвященной 60-летию со дня гибели О. Э. Мандельштама (Москва, 28-29 декабря 1998 г.). – М.: РГГУ, 2001., с. 286].
Автор: Т.А. Пахарева
Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.