Main Menu

Поиск

Варапаев.ru - официальный партнер хостинга Beget

У  Ахматовой  мотив  «нового  поколения»,  образы  детей  именно  как  символов «грядущей смены» появляются в мажорном – противоестественном  для нее – ключе в тех вынужденно появившихся стихах, и поэтика, и мотивы  возникновения  которых  исключают  академический  комментарий  и  свидетельствуют только о безграничном страдании и отчаянии.

Именно в связи с этими стихами Ахматовой А. Ранчин в своей книге о Бродском фиксирует  ситуацию  полемики:  «Мизантропическое  стихотворение  Бродского  («Сидя  в  тени…»), говорящее о разрыве поколений, о бесчеловечности тех, кто  сменит лирического  героя  и его  сверстников,  возможно,  также полемически  соотнесено  с  «официально» советским стихотворением  Анны  Ахматовой  «В  пионерлагере»… и с ее же  стихотворением  «Говорят  дети»,  описывающим  страдания и гибель детей… У Бродского сами дети готовы нести в мир смерть, убивать»  [Ранчин А. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. – М.: Новое  литературное обозрение, 2001. – 464 с., с.  63].  Вряд  ли  Бродский стал  бы  полемизировать  именно  с  этими стихами Ахматовой – прежде всего, по этическим соображениям: нельзя  «полемизировать»  со  словами,  вырванными  под  пыткой.  Однако  контраст  интерпретации  темы  будущих  поколений  все  же  присутствует, только  не  в  связи с указанными текстами. Тема «внуков», «племени младого» уже в своем естественном воплощении  явилась  в  творчестве  Ахматовой  в  конце  50-х  –  начале  60-х годов  в связи с  общением с Бродским, Найманом,  «мальчиками  Ардовыми»  –  с  тем  поколением,  которое,  против  ожидания,  востребовало  культурный  опыт  и  наследовало  этические  принципы  «поколения  отцов»  –  Мандельштама  и  Ахматовой.  Ахматова с  торжеством  констатирует  в  своих  записках, говоря о Мандельштаме: «Он писал для своих правнуков. И вот эти  правнуки, выросшие в крови, в грязи, в нужде, в неправде чистыми, умными и  полными сил. Они пришли и сказали: «Вот он – не хотим никого другого». 

песня… 

минуя внуков к правнукам уйдет. 

И новый бард чужую песню сложит 

И как свою ее произнесет - писал еще юношей О. Мандельштам, провидя, что случится в  60-ых годах 20  столетия» [Записные книжки Анны Ахматовой (1958 – 1966). – М. – Torino:  Giulio  Einaudi editore , 1996. – 852 с., с. 244].  

Та культурная перспектива, которая открылась Ахматовой с появлением «чистых,  умных  и  полных  сил»  «правнуков»,  соблазняла  восстановлением  классической  гармонии  и  идеей  торжества  культуры  над  всеми  ужасами  «нового варварства». Отсюда  – эпиграфы из Бродского и поэтов его круга в  поздних ахматовских стихах, посвящения, внимательное прислушивание к их  мнениям (Бродский рассказывал Волкову о том, как Ахматова выносила на их  суд свои свежие стихи и учитывала их критические замечания (см.: [Волков  С.  Диалоги  с  Иосифом  Бродским.  –  М.:  Изд-во  Независимая  Газета, 1998. – 328 с., с. 232  –  233]).  Однако  дожив  до  роли  не  только  наследника,  но  и  «дарителя»,  Бродский столкнулся с культурной ситуацией, вызывающей ощущения, более  близкие Мандельштаму 30-х годов, нежели Ахматовой 60-х: новое поколение  воспринимается  как  поколение  врагов  культуры,  и  единственное,  что  тут  возможно предпринять, это своей работой в культуре дать возможность хотя бы  некоторым, редким, единичным представителям этого поколения продолжать  существовать в едином культурном пространстве и с поколением Бродского, и  с  поколением  Ахматовой,  и  с  «золотым  веком»  Пушкина.  Об  этом  сам  Бродский пишет в письме к Я. Гордину в 1988 году: «Нынешнее дело – дело  нашего поколения; никто его больше делать не станет, понятие «цивилизация»  существует только для нас. Следующему поколению будет, судя по всему, не  до этого: только до себя, и именно в смысле шкуры, а не индивидуальности.  Вот это-то последнее и надо дать им какие-то средства сохранить; и дать их  можем  только  мы,  еще  вчера  такие  невежественные…  Уже  сегодня,  перефразируя основоположника, самым главным искусством для них является  видео. За этим, как и за тем, стоит страх письменности, принцип массовости,  сиречь анти-личности. И у массовости, конечно, есть свои доводы: она как бы  глас будущего, когда этих самых себе подобных станет действительно навалом – муравейник и т. п., и вся эта электронная вещь – будущая китайская грамота,  наскальные  –  верней,  настенные  живые  картинки.  Изящная словесность,  возможно,  единственная палка в этом набирающем скорость  колесе,  так что  дело  наше  –  почти  антропологическое:  если  не  остановить,  то  хоть  притормозить подводу, дать кому-нибудь с нее соскочить» [Гордин Я. Перекличка во мраке. Иосиф Бродский и его собеседники. –  СПб.: Изд-во Пушкинского фонда, 2000. – 232 с., с.  224]. Это очень похоже на мандельштамовский  обет  «европеизировать  и  гуманизировать» двадцатое столетие, данный в его статье «Девятнадцатый век»  от  имени  своего  поколения  «выходцев»  из  предыдущего  20-му  столетия.  И конечно, это позиция, контрастная Ахматовой, дожившей до востребованности  поколением внуков. 

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.

***

*****