Полное слияние пространства личной памяти с мемориальным пространством документальной киноленты происходит в стихотворении  «Памяти  10 марта  1966 года».  «На старой-старой хроникальной ленте» день похорон Анны Ахматовой становится  средоточием  памяти  о  ней  и  всех  «друзьях  последнего призыва». При этом кино предстает  не  только  формой памяти, но и формой самой жизни. После слов «Что делать нам? Нам остается жить» в последней строфе стихотворения реальная жизнь друзей, «оставшихся жить» после похорон Ахматовой, полностью трансформируется в киножизнь:  

И вы, друзья последнего призыва,  

кто разошелся по чужим углам,  

еще вот здесь, на старой ленте, живы,  

еще шумит, галдит без перерыва  

немая речь с подсветкой пополам [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001.  – 702 с., с. 322]. 

Примечательно, что похороны Ахматовой в связи с мотивом памяти  как  кинофильма возникают с уже иными акцентами в маленькой поэме «Хроника.  1966». Если кино в предыдущих текстах выступало как память о жизни и даже форма самой жизни как «прошлого в настоящем», то здесь кино в соположении  с  реальностью  смерти,  а  не  жизни,  скорее  выявляет  свою  «профанную» природу. Киносъемка здесь является  едва  ли  не  основной  деталью,  квинтэссенцией  той  похоронной  суеты,  с  помощью  которой  облегчается  адаптация живых к главному смыслу происходящего: «ТЕПЕРЬ ОНА БЫЛА. А мы остались» [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001.  – 702 с., с. 633]. Кино даже становится не столько профанной, сколько  «медиативной»  формой,  посредничающей  между  реальностью  живых  и  реальностью  смерти,  между  жизнью  «до»  и  жизнью  «после»  этого  дня.  Недаром в самом торжественном обряде отпевания, в самом течении церковной службы «люди киностудий»  оказываются  едва  ли  не  столь  же  значимыми  вершителями обряда, что и священники: 

…Настоятель  

собора, дьяконы и причт ведут неведомую  

мне, невеже, службу. Горит подсветка.  

Кутик Соломон, толстяк, пальто он скинул,  

просит тех, кто в кадре, из кадра выйти,  

а иных войти. И люди, облеченные доверьем  

автокефальной православной церкви,  

согласно указаньям Соломона  

все это делают. (Но это так – штришок!) [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001.  – 702 с., с. 630].

При всей подчеркнутой комментарием в скобках  ироничности этого пассажа,  основной его смысл прочитывается именно в указанном ключе, так же, как и  деталь,  связанная  с  поиском  деревянного  креста  для  могилы  Ахматовой,  –  такой  крест  в  отмерянные  четыре  часа  до  похорон  оказывается  возможным  изготовить только на Ленфильме, из досок, предназначенных для декораций к  фильму  «Три  толстяка»,  который  в  это  время  снимал  там  Баталов.  В  этом  смысле совершенно логично появление в другом тексте Рейна, в поэме «Второе  мая», риторического вопроса: «Экран и саван, может, вы – родня?» [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001.  – 702 с., с. 560].  

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.