Самым  популярным    среди  духов  «низшей»  мифологии  у  древних славян являлся домовой – покровитель жилища человека  и  его хозяйства.  Культ  домового бытовал  среди всех  славянских  племен, веривших, что он живет в каждом доме. Следует отметить,  что этот мифологический персонаж лишен таинственного ореола,  характерного  для  водяного,  лешего  и  русалки.  Возможно,  этим  объясняется  обширность  литературы,  в  которой  собраны  этнографические,  фольклорные  и  т.п.  материалы  о  домовом.  Генезис домового  тоже достаточно ясен. Вера в домашнего  духа  тесно связана с  языческим почитанием  огня и умерших предков, на  что  указывает  его постоянное  имя   «дедушка».  Им  также  становились  люди,  умершие  без  причастия,  а  «по  восточнославянским  поверьям  домовой  появляется  из  яйца,  снесенного  петухом,  которое  необходимо  шесть  месяцев  носить  под мышкой с левой стороны».

Типологически  различают  два  вида  домовых:  доможил,  обитающий непосредственно в доме, и дворовый, ухаживающий за  скотом  и  живущий  либо  в  хлеву,  либо  в  сарае.  Таким  образом  мифологическое  сознание  древних  славян  маркировало  пространственный топос двора суверенным персонажем. Однако в  большинстве  случаев дворовый прямо ассоциируется с домовым.  И в том, и в другом случае они представлялись одинаково.

1. Облик  домового.  Инкарнации  домового  полисемантичны,  демонстрируя  собой  все  многообразие  его  антропоморфных,  зооморфных и даже фитоморфных проявлений. У древних славян  хозяином  в  семье  считался  старший  в  роду  –   «дед»,  распоряжавшийся  хозяйственной  и  экономической  жизнью  семейного коллектива. А потому антропоморфизм домового чаще  всего  проявляется  в  облике  хозяина  дома.  Будучи  духом,  олицетворяющим  душу  предка  и  связывая  тем  самым  родословную  семейства,  домовой  чаще  всего  является  в  облике  старика (у белорусов  «домовой»  означает  «старый»)  либо одного  из  мужчин  семейства.  В  редких  случаях  он  инкорнирован  как  женщина.  В  антропоморфном  облике  домового  доминируют  следующие телесные знаки:

а) глаза: огненные, сверкающие, красные, как огонь; 

б) брови: черные, большие;  

в) язык: красный, шершавый; 

г) зубы: в два ряда, черные; 

д) нос: большой, горбатый;

е)  голос:  тихий,  глухой,  неразборчивый;  стон  и  плач,  когда  домовой предупреждает о несчастье – беде, покойнике, пожаре; 

ж) в редких случаях отсутствие одного уха, отсюда модальность  домового  –   «карнаухий».  Асимметрия  в  его  облике  –   знаковый  признак инфернализации.  

Зооморфные  приметы домового уводят  в глубокую архаику с её  тотемистическими  и  анимистическими  представлениями.  В  этом  смысле  домовой дублирует значительный  спектр домашних  животных, являясь  в облике собаки, кошки (чаще  всего черных),  что  служит  знаком  его  инфернализации,  и  даже  может  принять  облик  змеи  (ужа),  что  связано  с  архаическим  культом  змеи  как  хранительницы  домашнего  очага,  а потому  их  появление в доме  считалось  счастливым  предзнаменованием.  Иногда  домового  представляют как волосатое существо, с чуть заметными рогами и  подогнутым,  еле  заметным,  хвостом  –   существо,  прямо  ассоциирующееся    с  чертом,  что  объясняется  процессом  демонизации языческих персонажей, начавшимся после принятия  христианства.

Исследователи  указывают  также  на  орнитологические  и  фитоморфные  приметы  в  облике  домового,  аксиологически  связанного  с  петухом,  сорокой,  которые  становятся  его  своеобразной эмблематикой. В облике «хозяина» обнаруживаются  рудименты березы, ели (еловых веток), обрубка дерева, с которым  сравниваются волосы, руки, тело домового. Знаковой приметой  облика домового является и его волосатость. В мифопоэтической  символике  волосы  (волосатость)  всегда  актуализировали  жизненную  силу,  энергию  и  богатство.  Волосатость  домового  в  телесном плане маркирована следующим образом: 

а) буйная, косматая шевелюра на голове черного, серого либо  «пегого» цвета (когда домовой без шапки);  

б)  борода:  свалявшаяся,  длинная.  В  цветовой  палитре  доминирует белый, седой, серый, «пегий» окрас; в редких случаях  домовой появляется без бороды;  

в)  тело: руки,  обросшие мягким  волосом (шерстью,  пухом)  –  белым,  черным,  серым.  Непосредственно  тело  также  покрыто  короткой, мягкой, пушистой шерстью.

Таким образом, облик домового указывает на неоднозначность,  «импрессионистичность»  его  внешних  проявлений,  на  своеобразный  миксантропизм,  т.е.  смешение  в  мифологическом  образе  человеческих  черт  и  свойств  животных  и  растений.  Подлинный  облик  домового  остается  неразгаданным,  и  увидеть  его  представляется  крайне  сложным  делом.  При  этом хронотопный  локус  явления  домового  человеку  связан  либо  с  «пороговым»  рубежами  (полдень  и  полночь,  когда  «хозяина»  можно  увидеть,  используя  ряд  ритуальных  обрядов),  либо  с  календарными праздниками, имевшими  языческие корни, а затем  освященными  христианством  (Великий,  или  Чистый  четверг,  Страстная неделя и др.).   

2. Одежда домашнего  духа.  Домовой  не  боится  мороза,  а  потому  чаще  всего  появляется  без  шапки.  Однако  имеются  и  свидетельства, описывающие его головной убор. Шапка домового  большая,  мохнатая,  является как  бы продолжением его косматой  шевелюры.  Он  может  появиться  и  в  красном  колпаке.  В  любом  случае увидеть домового в шапке – дурной знак.

Одежда  «хозяина»  варьируется  и составляет  балахон,  кафтан  (синий,  красный),  зипун,  свитку  (красную,  желтую),  длинную  рубаху  (красную,  белую),  красный  кушак.  В  цветописи  одежды  домового, как видим, преобладает красный, желтый, синий окрас,  что  в  мифопоэтической символике связывает «хозяина»  с огнем,  представляющим  амальгаму  этих  цветов.  Это  лишний  раз  подтверждает функциональность домового как домашнего духа –  покровителя семейного очага.

3. Пространственный локус  домового.  Среда  обитания  домового  ограничена  пространством  дома  и  усадьбы,  где  он  является  полновластным  «хозяином».  В  топосе  же  непосредственно жилища домовой занимает   вполне определенное  место.  Его  локусом  является  печь  –   семейный  очаг,  который  и  олицетворяет «хозяин». Он может быть в печи, на печи, под печью  –  в  подполье,  под  порогом,  в  печной  трубе,  через  которую,  по  поверьям,  в  замкнутое  сакральное  пространство  жилища  может  проникать  нечистая  сила.  Но  чаще  занимает  западный  угол  запечья  (в  топонимической  символике  «запад»  связан  с  темным,  инфернальным началом).

Еще  одно  местопребывание  домового  –  полати  –  дощатый  настил  между печью и противоположной стеной, а также чердак.  Н.И. Толстой и Н.А. Криничная указывают и на углы жилища как  на  знаки  локуса  домового.  Причем,  он  может  появиться  даже  в  переднем  углу,  где  находились  «сакральные  атрибуты»:  иконы,  крест, библия и т.д., что свидетельствует о синтезе христианских и языческих  верований  в  народной  среде.  В  дворовом  же  пространстве  излюбленным  местом  домового  является  конюшня  (лошадь  –  его любимое  животное), хлев,  а  также  сенник.  Как  и  другие  духи,  домовые  живут  семьями.  Его  жена  –  домовиха  (иногда кикимора) – ночью выходит из своего убежища и прядет  куделю.  Правда,  жены  домовых  появляются  редко,  и  почти  не  существует персонифицированных описаний их облика. 

4. Функциональная атрибутика  домового,  его  отношения  с  человеком. Замкнутая пространственная  среда обитания домового  (дом,  хозяйство)  обусловили  однозначность  его  функций.  В  аксиологическом  плане  домовой  –  «некое  концентрированное  средоточие магической силы», ориентированной на благополучие  семейного  рода.  В  нем  синтезированы  все  лучшие  качества  домовитого хозяина: он хранитель иерархических и нравственных  устоев,  домашнего  миропорядка,  согласия  и  спокойствия,  рачительный  страж  хозяйского  добра.  «Дедушка»  увидит  и  поправит  всякую  мелочь,  он  знает  счет  дворовой  живности,  заботится и следит за ней, способствуя приплоду и плодовитости,  охраняет  от  болезней.  В  этом  смысле  у  домового  особые  отношения  с лошадьми –   основной  тягловой силой крестьянской  семьи.  Если  «хозяину»  полюбится  лошадь,  то  он  усердно  заботится  о  ней:  холит,  кормит,  заплетает  гриву,  охраняет  от  нечистой  силы.  Поэтому  считалось  важным  заручиться  покровительством домового  при покупке лошади  или коровы: он  обязательно  подскажет  хозяину  желаемую  масть.  Однако  отношение  домового  к  домашней  живности  характеризуется  крайним  пристрастием.  Если он невзлюбит какое-либо  животное  (прежде всего лошадь), то отнимает у него корм, гоняет по ночам,  добиваясь, чтобы его свели со двора.

Являясь  духом  предков  и  вершителем  человеческой  судьбы,  домовой  может  выступать  и  в  роли  визионария,  предсказывая  грядущие  события.  Персонификацией  предсказаний  может  быть  вещий сон, насылаемый «хозяином», различные его манипуляции  со спящим: он щиплет, давит, душит человека. Эти «ритуальные»  действия  домового  имеют  отчетливый  провиденциальный  характер:  быть  беде  или  добру  зависит  от  характера  манипулирования и рук  «дедушки». Голые,  холодные, шершавые руки  знаменуют  беду,  покрытые  шерстью  –  благополучие.  Еще  одним  способом  предсказания  являются  модуляции  голоса  домового,  подаваемые  им  «звуковые  сигналы»:  (смеется  –  к  благополучию,  плачет  –  к  беде  и  т.д.).  В  этом  смысле  домовой  может  стать  предвестником  смерти  человека  (плачет  сам,  либо  заставляет  выть  собаку),  порой  прямо ассоциируясь  со  смертью,  как она представлялась в народном мифосознании, тем самым как  бы замыкая жизненный цикл человека. 

Одной  из  граней  взаимоотношений  домового  с  домочадцами  является  его  забота  о  роженицах.  Домашний  дух  тем  самым,  с  одной  стороны,  способствует  умножению  семейного  рода,  с  другой,  –  связывает  новорожденного  с  семейным  очагом  –  символом  этого  рода  (отсюда  ритуальный  обычай  держать  младенца  у  огня,  либо  положить  его  в  теплую  золу).  Однако  домовой  может  и  похитить  новорожденного,  не  прошедшего  обряда  крещения,  либо  проклятого  родителями.  Вместо  похищенного  он  оставляет  подкидыша  –  двойника,  жизненный  срок которого недолговечен. 

При  смене  жилища  или  постройке  нового  дома  домового  обязательно  зовут  с  собой.  Для  этого  существуют  различные  ритуальные  и  обрядовые  действа  как  совокупность  магических  приемов,  с  помощью  которых  происходит  «переселение»  «хозяина».  В  случае  обиды  домового  и  его  ухода  из  жилища  домочадцы начинают болеть, а домашний скот худеет и мрет.

Домовой  не  приемлет  в  семье  распрей  и  ссор,  нерадивых  в  быту и в работе,  пьяниц и может сурово наказать за это. Однако  требования «хозяина» к домочадцам должны быть справедливыми  и  не  выходить  за  рамки  поведенческого  кодекса, предписанного  правилами  семейно-родовой  этики.  В  случае  «проказ»  домового,  его  поведенческой  неадекватности,  с  ним  вступают  в  открытый  конфликт.  В  этой  связи  разработан  целый  набор  оградительных  средств и ритуальных обрядов, предназначенных для «усмирения»  «хозяина»: 

а) в доме служат молебен;  

б) над дверью втыкают нож; 

в)  обмакивают  в  деготь  полено  и  мажут  им  углы  хлева  или  конюшни; 

г)  закапывают  у  порога  череп  козла  либо  козлиную  шкуру.  Оградительную  символика  этого  действа  маркирована  глубинными  мифопредствавлениями  о  «козлиной»  эманации  домового, о чем свидетельствуют его зооморфные реликты (рога,  шерсть, копыта). В  качестве  оберега  в  конюшне  (хлеву)  вешают  медвежью  голову  –   медведь  считался  антагонистом  нечистой  силы.  Реже  живого  медведя  проводили  по  всем  надворным  помещениям  (пристройкам). Другой вариант:  в конюшне  вывешивают  убитую  сороку;  

д) вешают зеркало либо ложатся спать у порога; 

е)  наконец,  домового  можно  «пристыдить»  руганью  или  бранным словом. 

Домовые  ревностно  охраняют  свои  владения,  не  позволяя  другим «нечистым» наносить убытки. Они могут ссориться и даже  вступать  в драку с  теми, кто посягает на имущество  его хозяина  (похищает сено, овес, выдаивает коров и т.д.). И в то же время они  могут  ходить  друг  к  другу  в  гости,  собираясь  в  нежилом  доме,  устраивать пляски и т.п.

Почитая домового, славяне отмечали его именины (28 января).  После  ужина  оставляли  на  ночь  горшок  с  кашей,  окруженный  горящими  углями  (символическая  связь  с  очагом).  Иногда  приготовленную  еду  выносили  на  скотный  двор  с  заговорной  формулировкой:  «Хозяинушка - батюшка,  хлеб - соль  прими,  скотинку  води».  Некоторые  обряды,  связанные  с  домовым,  своими  истоками,  очевидно,  уходят  к  «скотьему»  богу  Велесу.  Одним  словом,  в   представлении  славянина  домовой  –   олицетворение многообразия и суверенитета домашнего мира, его  устойчивости  и  стабильности.  По  мере  развития  и  усложнения  дома  как  окультуренного  пространства  происходит  разделение  единого  синкретического  персонажа  на  самостоятельные  мифологические существа.

Пространство усадьбы человека бестиально связано не только  с  домовым,  но  и  с  другими  персонажами  «низшей»  мифологии,  курирующими  отдельные  хозяйственные  постройки.  Так,  в  амбарах, где  хранилось зерно,  обитал  амбарник  –   «дух  амбара»,  обладавший  особым  даром  визионария  во  время  святочных  гаданий.  Хозяином  овина,  риги  считался  овинник,  охраняющий  сложенный  в  снопы  хлеб  и  другие  зерновые  припасы,  а  потому  связанный  с  благополучием  семьи.  Однако  его  отношения  к  человеку  характеризуются  крайним  непостоянством.  Он  «следит  за работой», иногда даже помогая хозяину, знает и предсказывает  будущее.  Но  он  же  может  вызвать  пожар,  обрекая  семью  на  разорение.  Поэтому  овины  порой  являлись  местом  поклонения  огню («И огневи молятся под овином»).

Враждебные  качества  усадебных  духов  полнее  всего  воплотились в баннике, местом обитания которого являлась баня –  амбивалентная по своей сущности. В бане совершалось омовение  человека  водой  –  обряд  изначально  сакральный.  В  ней  принимались  роды,  совершались  обряды  инициации,  гаданий  и  заговоров.  Одновременно баня являлась  центром  сосредоточения  нечистых,  инфернальных  сил.  Не  случайно  славяне  считали  ее  опасным  и  «нечистым»  местом,  особенно  после  полуночи.  Инфернальный  локус  бани  объясняется  и  её  функциональным  предназначением:  в  бане  (перед  мытьем)  человек  снимал  с  себя  нательный крест и пояс –   основные обереги как христианского, так  и языческого толка, и становился беззащитным перед нечистью. В  мифопоэтическом смысле  она воспринималась как «медиативный  центр»  между  миром  «яви»  и  «нави».  Баенника  представляли  в  «образе нагого старика, покрытого грязью и листьями от веников». Однако инкарнационные лики баенника полисемантичны и не  ограничиваются  рамками  традиционного  представления.  Он  мог  принимать  не только  антропоморфный  (старика,  женщины  –  как  молодой, так и  старой),  но и  зооморфный облик, обретая  образы  кошки (как белой, так и черной), собаки, змеи и даже коровы. И,  наконец,  инкарнация  баенника  может  обретать  древесную,  фитоморфную,  огневую  и  «каменную»  форму:  синего  огня,  головешки, веника, камня из банной каменки. В топонимическом  плане локусом баенника является  каменка и  потолок – основные  центры банного пространства. 

Отношения  человека  с  баенником  строились  на  договорных  принципах  и,  прежде  всего,  на  строгом  соблюдении  ритуализированных обрядов пребывания и мытья в бане. Когда в  новую баню шли в  первый раз, то брали с собой хлеба с солью, прося  банника  не  насылать  угара  и  не  пугать  моющихся.  Насколько живуча была вера в банника, свидетельствует заговор,  бытовавший  еще  в  XIX  веке.  Прежде  чем  взойти  на  полок,  следовало сказать: «Крещенный на полок, некрещенный с полка!».

Автор: П.Ф. Маркин

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.

***

*****