Подведем итог разговору об историзме Гумилева.

Свойственное  акмеистам  переживание  личного  бытия  в  истории  в  художественном мире Гумилева реализуется в несколькихих мотивных линиях.  Основной механизм взаимодействия личности с историей представлен у него,  как  и  у  двух  других  великих  акмеистов,  мотивом  сбывающейся  судьбы,  который  прослеживается  в  таких  программных  стихах  Гумилева,  как  «Пятистопные  ямбы»,  «Открытие  Америки»,  «Мужик»,  «Заблудившийся  трамвай». В современной поэзии мотив истории-судьбы прослежен в данной  работе на материале поэзии В. Кривулина, поскольку в его творчестве он не  только  продолжен,  но  и  ощутимо  трансформирован:  абсолютизация  в  творчестве  Кривулина  идеи  истории-судьбы  ведет  к  развитию в  нем  образа  героя-«очевидца», наблюдающего со стороны развязку мировой исторической  трагедии рока и способного встать на  «точку зрения  Клио». Таким образом,  мотив  истории-судьбы    Кривулин  переводит  в  завершенный  временной  регистр,  продлевая  акмеистическую  позицию  личного  бытия  в  истории  в  постисторическое пространство.

Другой аспект проблемы личного бытия в истории в поэзии Гумилева –  это аспект героико-эпический, формирующийся вокруг категории поступка в  художественном  мире  поэта  и  ложащийся  в  основу  его  «романтического  историзма». Как обозначено в работе, прямое продолжение, без существенных  трансформаций, эта линия получила в творчестве советских романтиков 1920- 40-х гг., где личное бытие в истории осмыслено в контексте личного участия в  исторических  событиях  (здесь  главной  темой,  в  рамках  которой  реализован  этот  мотив,  конечно,  становится  тема  революции  и,  затем,  Великой  Отечественной войны) и противопоставлено позиции внеисторичного частного  существования,  расцениваемого  как  мещанство  (ср.,  например,  такие  тексты  Гумилева, как «Я вежлив с жизнью современною…», «Я и Вы» и «От черного  хлеба  и  верной  жены…»  Э.  Багрицкого,  или  гумилевский  «Родос»  и   «Лирическое отступление» П. Когана). Трансформация линии «романтического  историзма»  Гумилева  происходит уже во второй половине  ХХ в., когда  она  уходит  из  «книжной» поэзии, но  способствует  развитию форм,  занимающих  пограничное  положение  между  магистральной  и  периферийной  областями  литературы (поэзия бардов, рок-поэзия). 

Еще  одно  воплощение  чувство  личного  бытия  в  истории  находит  у  Гумилева в линии «логоцентрического историзма», в которой личное бытие в  истории осмыслено как духовное становление личности в контексте мировой  истории  духа,  и  центральной  категорией,  вокруг  которой  разворачивается  и  мировая, и личная история духа, является слово. В сочетании с мотивом власти,  мотив  слова  порождает  в  художественном  мире  Гумилева  один  из  главенствующих  мифов  –  миф  о  поэте-властителе,  специфически  продолженный в поэтической идеологии И. Бродского. Основное «смещение»,  которому здесь подвергается мотив поэта-властителя, происходит в жанровой  сфере:  из  контекста  поэтического  у  Бродского  этот  мотив  перемещается  в  контекст эссеистики и художественной публицистики. Кроме того, в творчестве  Бродского  указанный  мотив  трансформируется  и  в  направлении  смещения  акцента  от  фигуры  Поэта-учителя,  властителя  к  идее  власти  самого  языка,  способной противостоять власти государства.

 

Автор: Т.А. Пахарева

 

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.

***

*****